Настоящая статья была опубликована в журнале «Россия XXI», 2014, №1
1. Предварительные замечания
1.1. Суть проблемы
В настоящей статье предпринята попытка рассмотреть Акт Императора Николая II Александровича (далее – Акт Николая II об отречении от Престола или Акт об отречении) и Акт Великого Князя Михаила Александровича (далее – Акт Михаила об отказе от престола или Акт об отказе)[1], с точки зрения их соответствия действовавшему в марте 1917 г. законодательству Российской империи о порядке престолонаследия. Иными словами, мы постараемся ответить на вопросы, были ли эти два акта (или один из них) законны, и подлежали ли эти два акта (или один из них) применению. Может показаться, что в обстоятельствах того времени вопросы законности названных актов имели вторичное и даже третичное значение, и что уж совсем никакого значения их законность не имела в последующих трагических для российской истории событиях. Однако не следует забывать, что сохранение России как монархии имело тогда принципиальное значение для огромного количества людей, что самодержавная монархия на протяжении столетий являлась в государстве неизменной и единственной легитимной формой правления, что, наконец, самодержавие в России было определенным мировоззренческим постулатом, не только политико-правового, но и религиозного свойства. Два документа, посредством которых в два дня было оформлено прекращение в России монархической формы правления, являются документами беспрецедентными не только в отечественной, но и в мировой истории. И эти два документа в первую очередь являются документами юридическими. Их правовой анализ представляет не только узкоспециальный интерес для историков права, этот анализ позволяет лучше понять, какие юридические запреты связывали в те дни лиц, стоявших во главе государства, и какие юридические возможности у этих лиц были.
Мы постараемся показать, с помощью какого правового механизма российская монархия могла бы продолжить свое существование в рамках действовавшего в тот момент законодательства и как в результате пренебрежения правом она оказалась в юридической ловушке, выбраться из которой у нее было ничтожно мало шансов. Бесспорно, что монархия в России пала по причинам отнюдь не правового свойства. Но совершенное самой монархической властью юридическое оформление этого падения показало всю уязвимость правовой концепции самодержавной власти православного российского монарха и, по сути, уничтожило правовые основы ее дальнейшего существования.
1.2. Краткий обзор источников
Юридических исследований, посвященных вопросам отречения российского Императора от престола, сравнительно немного. Дореволюционные юристы, специализировавшиеся на государственном праве России, как правило, не акцентировали внимание на данной проблематике[2]. В начале 20-х годов в эмиграции вышли две книги, посвященные вопросам престолонаследия в России[3]. Основная цель обеих работ заключалась в определении круга лиц, имевших право на императорский престол после гибели представителей главной ветви Романовых. И если Н.Н.Корево обосновывал права Кирилла Владимировича (внука Александра III), то М.Зызыкин категорически отрицал их. В обеих книгах достаточно подробно и профессионально рассмотрены правовые вопросы престолонаследия в России и отречения Николая II от престола и отказа Михаила Александровича от престола в марте 1917 года.
В современной России появилось огромное количество исторических и околоисторических книг и статей, посвященных отречению Николая II от престола. Но, как правило, юридического анализа документов они не содержат и, более того, нередко грешат существенными неточностями правового характера[4].
Тщательный анализ событий того времени содержится в объемной работе д.и.н. М.А.Бабкина[5]. Книга посвящена исследованию взаимоотношений Императора и высшего духовенства Православной церкви с начала ХХ века до 1918 года. На очень высоком научном уровне проанализированы, в частности, положение императора в православной церкви, значение фигуры императора в системе норм церковного права, что, в свою очередь, проливает свет и на некоторые проблемы дореволюционного российского государственного права.
Среди исследований в области истории государственного права необходимо отметить диссертационную работу Е.В.Староверовой[6], в которой значительное внимание уделено вопросам отречения российского императора от престола.
2. Правила престолонаследия по русскому государственному праву
2.1. Понятие отречения
Основания и порядок отречения от престола в монархических государствах регулируются правилами о престолонаследии. Эти правила могут носить писанный характер, но могут существовать и в форме неписанных обычаев. Под отречением от престола (или, что равнозначно, абдикацией) мы будем понимать обнародованное волеизъявление правящего монарха о постоянном прекращении на будущее время его собственного монархического статуса.
Абдикация может быть как добровольной, так и насильственной. Насильственная абдикация отличается от свержения монарха следующим. В первом случае имеет место волеизъявление монарха о прекращении собственных полномочий, хотя и сформированное с существенным пороком воли (под влиянием насилия, угрозы применения насилия и т.п.). Во втором же случае такого волеизъявления нет вовсе. Юридически отречение монарха приравнивается к его кончине и в обычной ситуации имеет своим следствием переход власти к наследнику престола из той же династии, что и отрекшийся монарх. Возможен также переход власти монарха к представителю иной династии или, в революционной ситуации, уничтожение монархической формы правления в государстве.
Примеров отречения монархов в истории немало: отречение императора Карла V (1556), королевы Христины Шведской (1654), испанского короля Филиппа V (1724), голландского короля Людовика Бонапарте (1810) и т.д. Встречаются отречения монархов и в настоящее время: так, 21 июля 2013 года состоялось отречение короля Бельгии Альберта II в пользу своего сына.
2.2. Правила престолонаследия в царскую эпоху
В царскую эпоху писанные нормы о порядке престолонаследия в России отсутствовали. Обычай, в силу которого великокняжеский (впоследствии – царский) престол переходил не к старшему в роду («лествичное право»), а к старшему сыну почившего правителя, сложился в XIV–XV веках в Московском княжестве среди Даниловичей – потомков младшего сына Александра Невского. Причина перехода от «лествичного» к семейному порядку престолонаследия вполне прозаична – на протяжении длительного времени у московских князей был только один сын. Окончательно этот принцип утвердился в середине XV в. после победы Василия Темного над своим дядей Юрием Дмитриевичем в междоусобной войне. Начиная с Ивана III, семейный принцип престолонаследия дополняется принципом единонаследия. Согласно последнему, при наличии у монарха нескольких сыновей власть над всем государством переходит только к старшему сыну. Другие же сыновья получают лишь зависимые от власти Великого князя уделы (до этого младшим сыновьям предоставлялись уделы с формально независимой от Великого князя властью). При Иване IV Грозном прекращается и практика наделения младших сыновей уделами.
Начиная с воцарения Федора Ивановича (1584) и заканчивая воцарением (1682) Петра и Ивана Алексеевичей (были соправителями до смерти Ивана в 1696 г.) наследование по обычному праву обязательно дополняется процедурой избрания монарха, которое либо подкрепляет обычай, либо действует вполне самостоятельно. Так, вступление на престол сына Грозного Федора было санкционировано Земским собором; Борис Годунов, не имевший прав на престол по крови, был избран (1598) Земским собором; сын Бориса Федор был избран (1605) Боярской Думой и народным вече. Без избрания был захвачен престол Лжедимитрием I в 1605 году (хотя в его окружной грамоте было сказано об избрании). Царь Василий Шуйский, принадлежавший к роду Рюриковичей, был избран на престол исключительно московским населением (1606), что явилось для большинства историков основанием сомневаться в легитимности его власти. Избрание московским царем польского королевича Владислава (1610) году было осуществлено Боярской Думой и собранием высшего служилого класса[7].
Пожалуй, самый известный в русской истории пример избрания царя – это избрание Михаила Федоровича Романова Земским Собором в 1613 году. По обычному праву он не имел прав на престол (Романовы были всего лишь родственниками первой жены Ивана IV Грозного Анастасии). Его единственный сын Алексей также был избран на Престол Земским собором (1645), вступление на престол сына Алексея Михайловича Федора (1676) было подтверждено Боярской Думой. Наконец, соправительство Ивана и Петра Алексеевичей также было подтверждено народным решением. Избрание царя всегда оформлялось «утвердительной грамотой», которая подписывалась избирателями[8].
2.3. Правила престолонаследия по Уставу Петра I от 5 февраля 1722 года
Впервые в России порядок престолонаследия получил законодательную форму в Уставе Петра Великого о престолонаследии от 5 февраля 1722 года (далее – Устав). Он предусматривал почти неограниченную свободу выбора императором своего наследника. Устав отмечал: сложившийся ранее обычай престолонаследия, по которому власть переходила старшему сыну почившего царя, является «недобрым обычаем». Устанавливалось, «дабы сие всегда было в воле правительствующаго Государя, кому Оной хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе»[9].
Как известно, концепция абсолютной власти монарха, близкая взглядам Петра Великого, была подробно разработана его сподвижником, новгородским архиепископом Феофаном Прокоповичем в труде «Правда воли монаршей, во определении наследника державы своей». Поводом к его написанию явился трагический конфликт Петра Iс сыном Алексеем, завершившийся лишением Алексея всех прав на престол и его казнью. «Правда воли монаршей» должна была обосновать право Петра Iназначать себе наследника не по сложившемуся обычаю, а исключительно по воле монарха, которому принадлежит абсолютная и никем не ограниченная власть. Феофан Прокопович, в частности, писал: «Царей должность есть (…) содержать подданных своих в безпечалии и промышлять им всякое лучшее наставление, как к благочестию, так и к честному жительству… А естьли о добре общем народа себе подданного толико пещися должен есть Самодержец, то како не должен есть прилежно смотрети, дабы по нем наследник был добрый, бодрый, искусный и таковый, который бы доброе отечества состояние не токмо сохранил в целости, но и паче бы утвердил и укрепил…»[10]. Екатерина Iпридала «Правда воли монаршей» статус официального комментария к Уставу, и позже труд Феофана Прокоповича был включен в Полное собрание законов.
Примечательно, что Устав не содержал никаких правил на тот случай, если монарх умрет, не назначив наследника. Это был едва ли не единственный в истории законодательный акт, отрицавший любой закон в вопросах престолонаследия; закон не действовал даже при отсутствии завещания. Попытка установить хоть какие-то правила на случай отсутствия завещания в «Правде воли монаршей» была на редкость неудачной. В отсутствие завещания «Правда» предлагала «всякими правильными догадами испытывать, какова была или быти могла воля Государева»[11], начав такое «испытание» или толкование с сыновей монарха, затем перейдя к дочерям и к прочим представителям «ближайшей фамилии», и, напоследок, при отсутствии «ближайшей фамилии», положиться на волю народа, т.е., вероятно, избрать монарха.
Сам Петр I, как известно, завещания не оставил, и после его смерти престол перешел к Екатерине I лишь на том правовом основании, что она была коронована при жизни Петра Iв качестве императрицы. В.О.Ключевский дал очень точную оценку этому «злополучному» Уставу: «Редко самовластие наказывало само себя так жестоко, как в лице Петра этим законом от 5 февраля»[12].
По буквальному смыслу Устава монарх мог завещать престол любому лицу(«кому оный хочет»), даже не из рода Романовых. Нельзя исключить того, что Петр Великий предполагал передать престол кому-то из своих сподвижников. В то же время наследование российского престола лицом не из рода Романовых, при наличии живых представителей рода Романовых, противоречило бы Утвержденной грамоте об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова от 11 мая 1613 года. Грамота содержала положение о крестоцеловании всем христанским народом за то, что «иного государя, мимо государя царя и великого князя Михаила Федоровича, всеа Русии самодержца, и их царских детей, которых им, великим государем, вперед Бог даст, из ыных государств, и из Московских иноземцов и родов, и Маринки с сыном, не искати и не хотет…»[13] Лицо, нарушившее данное крестоцелование (включая, естественно, всех потомков) в верноподданичестве царю исключительно из рода Романовых, объявлялось изменником и отлучалось от церкви. На практике такой ситуации не возникло; в противном же случае, при формальном соблюдении Устава, назначение наследника не из рода Романовых могло вызвать серьезный конфликт не только светского, но и религиозного характера.
Поначалу Устав просуществовал сравнительно недолго – всего 5 с половиной лет. 26 июля 1727 года император Петр II Алексеевич отменил Устав, не определив, однако, никаких новых правил престолонаследия. Действие Устава было восстановлено императрицей Анной Иоанновной в манифесте от 17 декабря 1731 года (одним из условий для вступления императрицы на престол был ее отказ от назначения наследников; как известно, позже она публично порвала данные ранее обещания) и подтверждено Петром III Федоровичем в манифесте от 23 декабря 1761 года.
За 70 лет действия указа (1722–1727, 1730–1797) в соответствии с завещанием на российский престол вступили лишь четыре монарха:
- Петр II Алексеевич по завещанию Екатерины I Алексеевны (1727),
- Иоанн VI Антонович по завещанию Анны Иоановны (1740),
- Петр III Федорович по завещанию Елизаветы Петровны (1761),
- Павел I Петрович по завещанию Екатерины II Алексеевны (1796).
Четыре монарха вступили на российский престол в отсутствие завещания либо в противоречии с таковым
- Екатерина I Алексеевна (1725, избрание),
- Анна Иоанновна (1730, избрание, противоречащее завещанию Екатерины I Алексеевны),
- Елизавета Петровна (1741, дворцовый переворот),
- Екатерина II Алексеевна (1762, дворцовый переворот).
Как видно, за 249 лет, начиная с венчания на царство Ивана IV Грозного (1547) до вступления на императорский престол Павла I (1796), преемственность власти была крайне неустойчивой и зависела от множества факторов. Всего за этот период в России царствовало 19 монархов[14]. Из них на престол вступили:
- по обычному праву, без подтверждения избранием – один (Иван IV Грозный);
- по обычному праву, с подтверждением избранием – пятеро (Федор Иванович, Федор Борисович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич, Петр и Иван Алексеевичи);
- по избранию (вне зависимости от избирательного органа) – шестеро (Борис Годунов, Василий Шуйский, Владислав, Михаил Федорович, Екатерина I Алексеевна, Анна Иоановна);
- в результате узурпации власти (государственного переворота) – трое (Лжедимитрий I, Елизавета Петровна, Екатерина II Алексеевна);
- по завещанию – четверо (Петр II Алексеевич, Иван VI Антонович, Петр III Федорович, Павел I Петрович).
Как видим, никакой системы в преемственности власти не существовало; переход власти в результате избрания или государственного переворота имел место практически также часто, как и в результате действия обычного права и завещания (9 случаев против 10). Устав Петра I в этом плане ничего не изменил; более того, трое из монархов, получивших престол по завещанию, не оставили почти никакого следа в истории, а общая продолжительность их царствования составила менее пяти лет.
2.4. Правила престолонаследия по Указу Павла I от 5 апреля 1797 года и по Основным Государственным Законам Российской Империи
Установленный Петром Великим порядок престолонаследия был кардинально изменен императором Павлом I. Соответствующий документ был подготовлен им в 1788 году, еще в бытность наследником Престола. 4 января 1788 г., собираясь на войну с Турцией, Павел Петрович совместно с женой Марией Федоровной подписал Акт о престолонаследии. Одновременно им были составлены два письма, содержащие указания Марии Федоровне на случаи возможной смерти императрицы Екатерины II или его самого.
В качестве закона Указ о престолонаследии (далее – Указ) был обнародован императором Павлом Iво время своего коронования в Успенском соборе в Москве 5 апреля 1797 года. В этот же день император принес присягу в соблюдении этого Указа. Помимо правил о престолонаследии Указ содержал в себе правила о правительстве и опеке, о правах императрицы в случае, если она самостоятельно занимает престол, а также постановление о том, что российский император является главой Православной Российской Церкви[15].
В 1832 году положения Указа были инкорпорированы в том I Свода Законов Российской Империи. 23 апреля 1906 г. была принята новая редакция тома I, под названием «Свод Основных Государственных Законов», состоявшая из двух разделов[16]. Раздел первый «Основные государственные законы» состоял из 11 глав и 124 статей; раздел второй «Учреждение об Императорской Фамилии» состоял из 6 глав и 99 статей. Положения Указа содержались во второй главе первого раздела «О порядке наследия Престола», в третьей главе первого раздела «О совершеннолетии Государя Императора, о правительстве и опеке» и в некоторых иных главах[17].
Глава вторая Свода Основных государственных законов (далее – СОГЗ) «О порядке наследия Престола», помимо норм Указа, содержала также дополнительные нормы, а именно: положения статей 36[18], 37 и 38[19] СОГЗ. Статья 36 имела своим источником Манифест императора Александра I(20 марта 1820 г.), принятый в связи с предстоящим браком Константина Павловича на Жанетте Грудзинской, и регулирует правовые последствия морганатического брака. Из статьи видно, что вступившее в такой брак лицо императорской фамилии прав на престол не теряло, наследовать престол не могли лишь дети от такого брака. Источником ст.37 и 38 были Манифест императора Александра I(16 августа 1823 г.) об утверждении отречения Великого Князя Константина Павловича и Манифест императора Николая I(12 декабря 1825 г.) о восшествии на престол. Значение этих двух статей чрезвычайно важно для нашего исследования и будет подробно рассмотрено далее.
Наследование престола строилось по принципу первородства (примогенитуры). Сначала наследовал старший сын императора и все его мужское поколение (ст.28 СОГЗ); при прекращении этого мужского поколения наследовал второй сын и его мужское поколение и т.д. (ст.29 СОГЗ). Женщины призывались к наследованию только в случае отсутствия наследников мужского пола (ст.30 СОГЗ) (так называемая «полусалическая» или «австрийская» система примогенитуры). Источником для разработки Указа являлись австрийские правила престолонаследия 1713 года и действовавшие, помимо Австрии, в некоторых немецких государствах: Баварии, Саксонии, Вюртемберге.
Указ был далеко не совершенным, в ряде положений представлял собой дословный и весьма неудачный перевод с немецкого языка, обходил молчанием некоторые вопросы престолонаследия (например, возникают ли права на наследование престола в момент рождения или в момент зачатия), но в российских реалиях Указ, безусловно, был весьма прогрессивным документом. За 120 лет действия положений Указа было пять случаев престолонаследия, и лишь при наследовании престола Николаем I Павловичем пришлось отступить от предусмотренного Указом порядка, и то исключительно по причине не предусмотренного Указом ясно выраженного нежелания законного престолонаследника Константина Павловича вступить на престол.
Для нас принципиально важны следующие два взаимосвязанных принципа реформы престолонаследия, осуществленной Павлом I:
Принцип первый. Порядок наследования престола определялся исключительно законом; наследование по завещанию полностью исключалось. Согласно ст.53 СОГЗ «по кончине Императора, Наследник Его вступает на Престол силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право». Это было новшеством, прямо противоположным принципу Устава, который, как мы помним, устанавливал престолонаследие исключительно по завещанию и не предусматривал никаких правил на случай отсутствия завещания. Принцип был введен Павлом I, в том числе, по причине его многолетней боязни того, что Екатерина II изменит завещание и в обход «естественного» права Павла передаст трон своему внуку Александру Павловичу.
Принцип второй. Установленный порядок престолонаследия не мог быть изменен никем, в том числе императором. Эта особенность порядка престолонаследия крайне важна, и мы остановимся на ней подробней.
2.5. Неизменность правил престолонаследия
Нормы, устанавливающие порядок престолонаследия, дореволюционными юристами признавались прецептивными (от лат. praeceptio – предписание, указание)[20]. В современной юридической терминологии подобные нормы именуются императивными. Применительно к рассматриваемой ситуации это означает, что законы о престолонаследии не подлежали расширительному толкованию, связывали волю самого императора и не могли быть им изменены. Требование прецептивности обеспечивалось механизмом присяг каждого лица царствующего дома, а также самих императора и императрицы при вступлении на престол и миропомазании.
Прецептивность норм о престолонаследии была установлена Павлом I в Указе: «Положив правила наследства должен объяснить причины оных. Они суть следующия: Дабы Государство не было без наследника. Дабы наследник был назначен всегда законом самим. Дабы не было ни малейшаго сомнения кому наследовать».
Ст.206 СОГЗ устанавливала: «При достижении совершеннолетия лицами обоего пола, по крови к Императорскому Дому принадлежащими, они приносят, по Высочайше установленным церемониалам, торжественную присягу, как в верности царствующему Государю и отечеству, так равно в соблюдении права наследства и установленного фамильного распорядка». Текст этой присяги составлял Приложение III к СОГЗ. В ней, в частности, говорилось: «Именем Бога Всемогущего, пред святым Его Евангелием клянусь и обещаюсь Его Императорскому Величеству, моему Всемилойстивейшему Государю, Родителю, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови…; в звании же Наследника Престола Всероссийского и соединенных с ним Престолов Царства Польского и Великого Княжества Финляндского обязуюсь и клянусь соблюдать все постановления о наследии Престола и порядок фамильного учреждения, в Основных Законах Империи изображенные, во всей их силе и неприкосновенности, как пред Богом и судом Его страшным ответ в том дать могу».
Ст.39 СОГЗ постановляла: «Император или Императрица, Престол наследующие, при вступлении на оный и миропомазании, обязуются свято наблюдать вышепоставленные законы о наследии Престола».
Смысл именно такого, религиозного, механизма обеспечения императивности и неизменности правил престолонаследия очевиден. Император обладает наибольшей в государстве полнотой власти (в силу ст.4 СОГЗ «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть», а до 1906 года его власть определялась как неограниченная[21]), следовательно, он по умолчанию был вправе в любой момент изменить порядок престолонаследия. В целях установления незыблемости порядка престолонаследия и во избежание ситуации, при которой воля императора изменит установленный порядок, Павел Iввел некое «обязательство» императора перед Богом соблюдать правила престолонаследия. Это «обязательство» принималось императором трижды: в качестве члена императорского дома, при вступлении на престол и при миропомазании. Безусловно, такое «обязательство» имело не правовой, а исключительно религиозный характер, но его связывающая сила тем самым не уменьшалась, а, напротив, в рамках правосознания того времени, она была наибольшей из всех возможных.
Ограничение власти императора в вопросах престолонаследия проявлялось в следующем.
Во-первых, император не мог изменить закон, устанавливающий порядок престолонаследия, то есть не мог путем принятия закона изменить текст статей главы второй и иных глав СОГЗ, в которые был инкорпорирован Указ Павла I, так, что после изменения был бы искажен их основной смысл. Выше приводились два случая, когда нормы о престолонаследии были дополнены (ст.36–38 СОГЗ) императором Николаем I Павловичем по сравнению с первоначальным текстом Указа, но эти изменения носили частный характер, и не противоречили общему смыслу норм о престолонаследии. Разумеется, на практике были возможны и иные дополнения порядка, при условии неискажения общего смысла правил престолонаследия – наследования исключительно по закону.
После реформы 1905–1906 годов власть Императора перестала быть неограниченной. Закон, который изменял бы порядок престолонаследия, перед его утверждением императором, должен был быть одобрен Государственной Думой и Государственным Советом. В силу ст.7 СОГЗ «Государь Император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным Советом и Государственною Думою». «Государь Император утверждает законы и без Его утверждения никакой закон не может иметь своего совершения» (ст.9 СОГЗ). «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и восприять силу без утверждения Государя Императора» (ст.86 СОГЗ). В некоторых случаях императору предоставлялось право утвердить закон без получения одобрения Государственной Думы и Государственного Совета – это было предусмотрено на случаи, если «во время прекращения занятий Государственной Думы, чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном». Однако закон, утвержденный в таком чрезвычайном порядке, не мог изменять Основные Государственные законы, в том числе и правила о престолонаследии (ст.87 СОГЗ).
То есть, начиная с 1906 года, император не мог утвердить закон, изменяющий порядок престолонаследия, во-первых, без одобрения такого закона Государственной Думой и Государственным Советом, а, во-вторых, если бы даже Государственной Думой и Государственным Советом был бы одобрен закон, вносящий изменения в порядок престолонаследия, император обязан был отклонить данный закон в силу данных им при совершеннолетии, при вступлении на престол и при миропомазании присяг.
Во-вторых, император не мог издать правоприменительный акт (акт в порядке управления), которым применительно к конкретному случаю устанавливался бы отличный от законного порядок престолонаследия. Например, император не мог в обход законного престолонаследника назначить другого престолонаследника. Этот запрет следовал как из указанных выше присяг, так и из введенной (1906) нормы о том, что акты, издаваемые императором в порядке верховного управления, должны соответствовать законам (ст.11 СОГЗ).
Как видим, с 1797 по 1906 год единственным механизмом, обеспечивающим соблюдение и неизменность законов о престолонаследии, были присяги императора (его «обязательства» перед Богом). Начиная с 1906 года, этот механизм был дополнен правилами о необходимости одобрения изменений законов о престолонаследии Государственной Думой и Государственным Советом, а также правилами о соответствии изданных в порядке управления актов императора закону.
Даже в условиях неограниченной власти монарха законы о престолонаследии носят императивный характер и должны соблюдаются монархами в силу установлений обычного (или «божественного») права. Вообще самодержавие (напомним: постулат о самодержавности власти императора не был исключен из СОГЗ в 1906 г.) в представлениях дореволюционных русских юристов отнюдь не противопоставлялось законности. Так, еще М.М.Сперанский писал: «…никакая другая власть,… ни вне, ни внутри Империи не может положить пределов верховной власти Российского Самодержца. Но пределы власти, им самим постановленные, извне государственными договорами, внутри словом Императорским, суть и должны быть для него непреложны и священны. Всякое право, а следовательно, и право Самодержавное, потолику есть право, поколику оно основано на правде. Там, где кончится правда и где начинается неправда, кончится право и начинается самовластие»[22].
Н.М.Коркунов достаточно подробно рассматривал отличия законности в Российской Империи и в Западной Европе. Отмечая различные исторические пути формирования государств в Европе и российского государства, он писал: «Начало правомерности получило в нашем государственном устройстве строго-объективную форму. Осуществление государственной власти регулируется у нас не субъективными правами отдельных сословий и личностей, а объективным правом, обычаем и законом. Правомерность установилась у нас не как продукт борьбы сословий и общественных классов за свои права, а как объективное требование порядка. Законность является в нашей государственной жизни не ограничением, извне навязанным, власти, а собственным ее созданием. Поэтому, развитие законности не обусловливалось у нас развитием политических прав. Мы имеем полную обеспеченность собственности, независимый суд, самоуправление и вовсе лишены политических прав…»[23]
С точки зрения М.Зызыкина «принцип законности является жизненным нервом самодержавного принципа в отличие от деспотической формы правления. Подчинение самой власти началам права содействовало развитию чувства законности и создания долга повиновения, на котором держится власть. Законность в России – создание самой верховной власти, а не результат ее ограничения посторонними политическими факторами»[24]. М.Зызыкин неоднократно подчеркивал принципиальное отличие петровского порядка престолонаследия, который не был ограничен законом, от порядка, введенного Павлом I. На его взгляд, ограничение самодержавной власти неразрывно связано с религиозным началом, с православным мировосприятием, и этим самодержавная власть принципиально отличается от власти абсолютной, деспотической. «С отменой Петровского указа 5 февр. 1722 года он сделал монархию тем выше воли человека стоящим учреждением, которое соответствует ее идее – быть выразительницей неизменного религиозного идеала, выращенного православным народом. Неизменности этого идеала соответствует и непоколебимость правил, регулирующих порядок преемства верховной власти… Ставя закон о престолонаследии выше воли монарха посредством присяги, которую каждый монарх должен дважды приносить: при вступлении на престол и при миропомазании, Император Павел выражал веру не в человека, свойственную закону Петра I, а в промысел Божий»[25].
По всей видимости, нарушение императором законов о престолонаследии представлялось дореволюционным юристам ситуацией невозможной и отдельно не исследовалось. Можно сказать, что постулат о соблюдении монархом норм о престолонаследии относился к т.н. «правовым аксиомам», то есть к разновидности юридических норм, которые соблюдаются в силу их всеобщей очевидности и часто не закрепляются в писанном источнике права[26]. Из вышеприведенных концепций о законности и о самоограничении самодержавной власти следует, что нарушение императором ограничивающих его императивных норм являло бы собой переход от самодержавной власти к власти деспотической, не основанной на Божьем промысле. Вдобавок к этому нарушение императором законов о престолонаследии должно было быть расценено как совершение Императором клятвопреступления.
Клятвопреступление, или лжеприсяга по действовавшему до 1903 года российскому уголовному законодательству признавалось преступлением против веры (ст.236–240 Уложения о наказаниях). В Уголовном Уложении 1903 года такое преступление отсутствовало. Впрочем, в силу того, что особа Государя Императора по ст.5 СОГЗ была неприкосновенной, никакой уголовной ответственности он, естественно, подлежать не мог.
С религиозной точки зрения клятвопреступление по сей день является достаточно тяжелым проступком. Церковные нормы предусматривают разные последствия для клятвопреступления, совершенного духовным лицом, и для клятвопреступления, совершенного мирянином.
25-е Апостольское правило говорит о клятвопреступлении клириков: «Епископ, или пресвитер, или диакон… в клятвопреступлении… обличенный, да будет извержен от священного чина». То, что речь здесь идет не только о священнической присяге, но и о всякой клятве, подтверждается комментарием авторитетного толкователя канонов епископа Никодима (Милаша): «Если какое-либо духовное лицо, нарушит некую клятву, произнесенную по какому-либо важному вопросу именем Бога…»[27].
Мирянин-клятвопреступник только в случае «достойного покаяния», подвергается десятилетнему или одиннадцатилетнему отлучению от святого причастия (по 64-му и 82-му правилам святителя Василия Великого)[28]. Чтобы понять всю тяжесть преступления, следует отметить, что епитимия кающемуся клятвопреступнику строже епитимии отрекшемуся от Христа и принесшему жертву идолам – таковому, согласно 4-му правилу Анкирского Собора, полагается шестилетнее отлучение от святого причастия[29].
Отношение церкви к клятвопреступлению хорошо видно по следующему отрывку авторства архимандрита Рафаила (Карелина): «Самый страшный грех словом – клятвопреступление. Когда человек клянется ложно, особенно именем Божиим, и призывает Бога в свидетели своих слов, он как бы отдает в заклад свою собственную душу. Он подвергает себя суду Божию как в вечности, так и здесь, на земле. Поэтому грех клятвопреступления называется вопиющим грехом: как пролитая человеческая кровь, так и он вопиет к небесам об отмщении. Клятвопреступник продает свою душу демону, печать Иуды невидимо лежит на его устах…»[30]
Империя не являлась светским государством. Согласно ст.62 СОГЗ «Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного Исповедания». Император не мог исповедовать никакой иной веры, кроме православной (ст.63). После вступления императора на престол по чину Православной Греко-Российской Церкви совершались обряды священного Коронования и миропомазания (ст.57, 58 СОГЗ). Установленность власти императора Богом следовала из ст. 4 СОГЗ, согласно которой «повиноваться власти Его, не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает». Особа Государя Императора признавалась священной (ст.5 СОГЗ). Отрицание священности власти императора являлось религиозным проступком, по тяжести равным отрицанию или хулению Бога. Согласно п.11 Чина анафематствования (список проступков, за которые следует провозглашение анафемы) в редакции 1869 года (просуществовала до марта 1918 г.) анафема провозглашается «помышляющим, яко православные государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению, и при помазании дарования Святаго Духа к происхождению великого сего звания в них не изливаются; и тако дерзающим против них на бунт и измену». Миропомазание подавляющим числом богословов того времени признавалось таинством, дискуссии велись лишь на предмет того, является ли миропомазание особым, восьмым таинством, либо является оно повторением первого[31].
В Указе Павла I было формально узаконено фактически установленное при Петре Великом положение дел, при котором российский император являлся «Главой Церкви». В Основных Государственных Законах содержание этого главенства определялось следующим образом: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. В сем смысле Император, в акте о наследии Престола 1797 Апр. 5 (17910) именуется Главою Церкви» (ст.64 СОГЗ); «В Управлении Церковном Самодержавная Власть действует посредстом Святейшего Правительствующего Синода, Ею учрежденного» (ст.65 СОГЗ).
Подробно вопрос о правовом положении фигуры императора в православной церкви был разработан видным русским церковным юристом Н.С.Суворовым в «Курсе церковного права». С точки зрения Н.С.Суворова в Византийской и в Российской империи императору принадлежала верховная церковная власть[32]. При этом «Русский Царь ни богослужения ни совершает, ни на участие в богослужении, в проповедничестве церковном, в пастырстве не претендует, как это делали императоры византийские. Его власть… простирается на то, что в католическом церковном праве называется potestas jurisdictionis»[33].
Однако точка зрения о том, что российский император является главой Православной Российской Церкви, несмотря на то, что она основывалась на действовавших в империи законах, разделялась не всеми. Значительное количество исследователей (в основном из церковной среды и в основном в период после 1917 года) отмечали, что такая ситуация не соответствует постановлениям Вселенских Соборов. Но и те, кто разделяли позицию о том, что император является Главой Церкви, и те, кто отрицали ее, признавали, что чин императора являлся особым церковным чином. Так, М.Зызыкин, отрицавший точку зрения Н.С.Суворова о позиции императора в церкви, вынужден был признать: «Вследствие рукоположения и миропомазания Императора надо считать чином священным не в смысле вступления в духовную иерархию, ибо он не получает благодати священства, но в смысле особого освящения лица, открывающего ему правило на особые преимущества: входить в царские врата и причащаться наравне со священнослужителями; таким образом Царь при священнодействии ставится наряду со священнослужителями выше низшего клира и даже монашества»[34].
Итак, как видим, власть императора установлена Богом, император главенствует над православной церковью и является особым священным чином. Следовательно, на императора как на чин священный должны распространяться религиозные нормы о клятвопреступлении, совершенном священным чином, а не нормы о клятвопреступлении, совершенном мирянином. Последствие такого клятвопреступления одно – «извержение от священного чина». Ни светское, ни церковное законодательство периода империи не предусматривало практических механизмов осуществления подобной процедуры в отношении императора; что, однако, не могло превратить совершенное им клятвопреступление в нечто иное. Но, повторюсь, совершение клятвопреступления императором почиталось делом невозможным.
© М.М. Монастырев. 2014
Охраняется законодательством о защите авторских прав.
Никакая часть этой статьи не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, а также запись в память ЭВМ для частного или публичного использования, без письменного разрешения владельца авторских прав.
[1] «Об отречении Государя Императора Николая II от Престола Государства Российского и о сложении с Себя Верховной власти»; «Об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия Верховной власти впредь до установления в Учредительном Собрании образа правления и новых Основных Законов Государства Российского». Именно под такими названиями, без указания вида документов, тексты опубликованы в «Собрании Узаконений и Распоряжений Правительства, издаваемом при Правительствующем Сенате» (Пг., 1917. Отдел I. 6 марта 1917 г. №54. Ст.344, 345).
[2] См., например: Ивановский В.В. Русское государственное право. Казань, 1895. Т.1; Коркунов Н.М. Русское государственное право. Изд. 6-е / Под ред. и с доп. М.Б.Горенберга, прив.-доц. С.-Петерб. ун-та. СПб.: Тип. М.М.Стасюлевича, 1909. URL: http://istmat.info/node/24926 ; Корф С.А. Русское государственное право. М., 1915. Ч.1.
[3] Корево Н.Н. Наследование Престола по Основным Государственным Законам. Справка по некоторым вопросам, касающимся престолонаследия. Париж: Издание Общества Объединения Русских в Ницце, 1922; Зызыкин М. Царская власть и законы о престолонаследии в России. София: Издание Кн. А.А.Ливен, 1924.
[4] В качестве примера можно привести статью «Отречение» (URL: http://www.novayagazeta.ru/comments/51616.html) д.и.н. С.Л.Фирсова – автора вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» книги «Николай II. Пленник самодержавия» (М.: Молодая гвардия, 2010). В статье, в частности, сказано, что великий князь Михаил Александрович не мог быть престолонаследником, так как был женат морганатическим браком. Однако это не соответствует действительности и прямо противоречит Основным государственным законам, ст.36 которых лишала прав на наследование Престола не вступившего в морганатический брак члена Императорской Фамилии, а лишь детей от такого брака (об этом см. ниже).
[5] Бабкин М.А. Священство и Царство. Россия, начало XX века – 1918 год. Исследования и материалы. М.: Индрик, 2011.
[6] Ставроверова Е.В. Правовой статус Императора Российской Империи (1721–1917 гг.). М., 2009, на правах рукописи.
[7] Владислав не был венчан на царство, но ему была принесена присяга, и формально он являлся русским царем Владиславом Жигимонтовичем до избрания Михаила Федоровича Романова в 1613 году.
[8] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. С.172.
[9] Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1830. Т.VI. Ст.3893. С.496–497.
[10] Там же. Т.VII. С.622–623.
[11] Полное собрание законов Российской империи. Т.VII. С.627.
[12] Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в 3 книгах. М.: Мысль, 1997. Кн.3. С.103.
[13] Утверженная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова / С предисл. С.А.Белокурова. 2-е изд. М.: Имп. о-во истории и древностей Рос. при Моск. ун-те, 1906.
[14] Учитывая Владислава Жигимонтовича и считая Петра и Ивана Алексеевичей за одного монарха, так как на Престол они вступили одновременно и по единой процедуре.
[15] Это официальное название православной церкви в России по Своду Законов Российской Империи.
[16] 1906 Апр. 23, собр. узак., ст. 603.
[17] Официальный текст в конце каждой статьи СОГЗ содержал отметку об источнике соответствующей нормы. Ссылка на Указ имела следующий вид: 1797 Апр. 5 (17906).
[18] «Дети, происшедшие от брачного союза лица Императорской Фамилии с лицом, не имеющим соответствующего достоинства, то есть не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому, на наследование Престола права не имеют».
[19] «При действии правил, выше изображенных о порядке наследия Престола, лицу, имеющему на оный право, представляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола»; «Отречение таковое, когда оно будет обнародован и обращено в закон, признается потом уже невозвратным».
[20] «…нормы, имеющие безусловно обязательную силу, не предоставляющие определения способа разграничения интересов самим заинтересованным лицам, называются нормами прецептивными» (Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. Кн.2. Объективная и субъективная сторона права. По изданию 1914 г. С.130. URL: http://allpravo.ru/library/doc108p0/instrum110/item276.html).
[21] «Хотя власть Государя Императора по-прежнему называется самодержавной, самодержавие в современном государственном строе России не может быть понимаемо, как начало равнозначащее неограниченности. Государь Император при действии новых основных законов есть монарх ограниченный или, по установившемуся и употребительному выражению – конституционный, и государственный строй России есть строй ограниченной или конституционной монархии» (Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т.1. Дополнение к §20 гл.2 отд.1 URL: http://istmat.info/node/24997).
[22] Руководство к познанию законов / Сочинение графа Сперанского. СПб., 1845. С.56–57.
[23] Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т.1. URL: http://istmat.info/node/24997
[24] Зызыкин М. Указ. соч. С.76
[25] Там же. С.77.
[26] Например, «никто не может быть судьей в собственном деле», «никто не подлежит двойной ответственности за одно и то же нарушение».
[27] Никодим (Милаш), епископ. Правила Православной Церкви с толкованиями. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1996. Т.I. С.84.
[28] Там же. Т.II. С.440, 451.
[29] Там же. С.7.
[30] URL: http://rusk.ru/st.php?idar=25586
[31] См.: Зызыкин М. Указ. соч. Гл.XVI; Бабкин М. Указ. соч. Гл.1.4.
[32] Этой же точки зрения во времена Империи придерживался проф. П.Е.Казанский, в настоящее время ее разделяют протоиерей В.В.Асмус, А.М.Величко, М.А.Бабкин и др.
[33] Суворов Н.С. Курс церковного права. М.,1913. Т.1. С.216.
[34] Зызыкин М. Указ. соч. С.102.
Закон и его подобия 